- Валентин Васильевич, Вы помните, когда началась война?

- Я очень хорошо помню, как Молотов выступал в воскресенье и объявил о том, что началась война. Поднялся вой, шум. На следующие сутки началась мобилизация. Все молодые пошли в горвоенкомат. Там целая очередь была. Ночью еще разносили повестки. Потом потянулись эшелоны - с Дальнего Востока Корейцев выселяли в Среднюю Азию. Они ехали через Барнаул. Центр города переместился на вокзал. Когда провожали, стоял плачь, крик, рев - я все это помню. Я с 22-го года, как раз должен призыв быть, но меня не взяли.

7 ноября 1941 года меня призвали. Отправили в Ташкент, в радио техническое училище. В декабре 1941 - январе 1942-го тяжелое положение было. Ночью по тревоге нас подняли, и объявили: «Кто хочет на фронт пойти добровольцем - два шага вперед!». Ну, почти все училище шагнуло. Нас по строили, дали сухари, много чая и в пассажирских вагонах повезли на Москву. До Москвы мы ехали два месяца. Во-первых, двигались навстречу эвакуированные заводы, и передвигалась армия Андерсона. Это польская армия, которая сформировалась у нас, но отказалась воевать против немцев. Они попросили, чтобы их интернировали в Англии. И вот они нам навстречу попадались. Когда мы в Москву приехали, там все дела уже закончились. Нас отправили в распоряжение Горьковского автобронетанкового центра, 187-й отдельный тяжелотанковый батальон. Там нас обучали на танкистов.

- На каких танках проходило обучение?

- Там были английские танки «Матильда», легкие, 8-тонные. Преподавателя ми были английские инструктора, владеющие русским языком. Один преподавал пушку, другой - пулемет, третий - ходовую часть, и прочее. Но танки эти на авиационном бензине работали, они горели как свечки.

- Сколько человек входило в экипаж?

- Три человека. А потом, когда уже немцы прорвали фронт, двигались к Сталинграду, то под Москвой, в Ногинске, было организовано формирование десяти отдельных тяжелотанковых полков прорыва.   И на вооружении их были уже только танки КВ. Брали туда тех, кто обязательно был членом партии, или комсомолец, ребят брали грамотных и молодых. Танк KB стоил в то время сто тысяч рублей. Подготовили нас хорошо.

- А какой специальности Вы обучались?

- Я был механик-водитель. Экипаж пять человек был. Полк наш формировали советские полярники. Тогда начальником главсевморпути был Иван Дмитриевич Папанин. Полярники обязались один из десяти полков забрать себе, и содержать его. То есть поставлять материальную часть, кормить, одевать, взять шефство над ним до самого конца войны. И они до самого конца войны кормили нас, одевали. Мы в исключительных условиях были. Ни у кого такого не было. Иногда даже присылали нательное шелковое белье полярников, комбинезоны. У нас спецпаек был.

- Что туда входило?

- Масло, 100 граммов на день, помимо обычного пайка, сахар, плитка шоколада, галеты. Норма хлеба 800 грамм, потом 1 килограмм стали давать. Это помимо обычного питания. 1 мая, 7 ноября, и на день Советской Армии Папанин лично к нам прилетал.

- Расскажите о том, что представлял из себя танк KB?

- В полку было 25 танков. KB тяжелый танк, неповоротливый. Но он устойчивый был по части лобовой брони. Немцы его боялись. Вообще, танкисты - люди горящие. Больше половины их погорело. Потом немцы пускали против наших танков самоходные управляемые торпеды. От нее никуда не убежишь. Единственное, увидеть ее и расстрелять. А иначе она ударит - а танк KB разлетался на куски. Я даже видел такую картину: немец направил торпеду на танк, танк разорвался, и диск от люка башни слетел, и этому немцу по голове - как бритвой срезал. И он лежит, половина головы рядом, а танк - груда металла.

- А в эксплуатации KB капризный был?

- Нет, это был надежный танк. Слабое место - это катки. Зимой летели катки. У нас даже такой казус был. Нас отправляли на фронт. Приехал Папанин со своей свитой, нас отправлять туда. И решили мы показать, как освоили эти танки. Был ноябрь месяц, холодно было. И катки почти все полетели, полопались. Лопались от удара, 50 тонн надо было выдержать. Неделю мы там пробыли. Пришел эшелон с катками, с рабочими. Мы за сутки поставили все катки и поехали. Ну а так танки были надежные.

- Какие задачи выполнял ваш полк?

- Нас не просто так посылали, пострелять. У тяжелотанкового полка прорыва

задача была такая: прорвать глубоко эшелонированные укрепления немцев. Но это всегда почти ценой полка! Оставался один, два, три танка. Вот я почему остался живой? Я остался живой только по ранению. Меня тяжело ранило, я выжил, и меня вывели из экипажа.

- Как ранение произошло? В первом бою?

- Не первый бой. Налетела авиация, больше ста самолетов, внезапно, вечером. Я, помню, брился. Поставил зеркальце. Кто куда, кто под танк. Вот я под танк успел запрыгнуть. Бомбы так густо падали, что некоторые падали прямо на танк, и он амортизировал, давил людей. А от меня бомба недалеко упала, осколок пролетел между катков, и меня ранило в поясничную область. Тяжелое слепое осколочное ранение. Это было после Сталинграда. И я работал начальником автобронетанковых мастерских полка, в своем полку. Вот, почему я живой остался. Нас от начала формирования до конца войны осталось два человека в живых из полка: Иван Кузнецов и я. Он не принимал участие в боях, он был оружейником по ремонту оружия, а я в 14-ти атаках участвовал.

- Расскажите о Сталинградской битве. Было ли страшно в первом бою?

-Вы знаете, это ведь зависит от человека. То, что говорят, там не страшно, это неправда. Страх всегда есть. Но у меня было чувство: почему меня обязательно должно убить? Я вам один эпизод расскажу. Готовились к очередной операции по завершению боев в Сталинграде. Собралось командование на базе нашего штаба. Охрану поставили, взвод управления с автоматами и все. И один танк поставили. Командир танка лейтенант Малозёмов был, как сейчас его помню. В низине танк был. И вдруг на высоте появляются пять немецких танков, и разворачивают пушки. Может, кто сказал, или засекла немецкая авиация. И он не растерялся. Он четыре танка моментально подбил, пятый развернулся удирать, он его догнал, вслед выстрелил - и тоже его подбил.

- Он был на танке KB?

- Да, на КВ. Ему присвоили звание Героя Советского Союза. А потом, когда Сталинград уже освободили, на второй день мы въезжали в город. А улиц не было, стояли только указатели. Все было разрушено. А он сидел на башне, лейтенант Малозёмов. И его снайпер, который не сдался, застрелил. Я вообще не боялся. Но когда на глазах у меня запечатлелся этот эпизод, как погиб Малозёмов, я думаю: «Нет, так нельзя. Надо продумывать эти вещи».

- В танке зимой холодно было?

- Холодно. У танкистов профессиональное заболевание - радикулит. Потом уже танковым соединениям начали придавать взвод солдат, который охранял и зимой топил печку. Закрывали танк брезентом, и под танком печка топиться, чтобы его в любой момент завести можно было.

- А если танк замерзал?

- Ну как, один заведут, а другой на буксире.

- А бывало так, что Вам приходилось горящую машину покидать?

- Да. Я вам скажу, что из 14 танковых атак я 11 машин сменил. В нижний люк эвакуировались, он как раз подо мной. Все пять человек не успевали через люк, поэтому часть экипажа через башню - командир танка, заряжающий и артиллерист.

- А вообще под Сталинградом мы больше потери несли?

- Неисчислимые. Никто точно не скажет. У нас не любят беречь людей. Вот Василий Иванович Чуйков, так он талантливый генерал. Характер у него не хороший был. Во-первых, он любил выпить. Ну как мягко сказать... Некультурный в общем был человек. Вот у нас командир полка любитель выпить был. Он к нему в гости приезжал. Там выпить, закусить приготовят. А потом Чуйков дает команду: «А ну, давай». Захаров у нас командир роты управления был «А ну давай своих, как они умеют ходить». И вот они сидят за столиком, выпивают, а те - ать-два, левой, запевай! - ходят перед ним. А потом я наблюдал такую картину на Днепровской переправе. Когда наступление идет, много народу - порядка никогда нет. Кто-то лезет не в очередь, скорее переправляться, тут обстрел, бомбят. И вот Чуйков подъезжает сюда. А с ним всегда два автоматчика. И кричит: «Кто тут начальник переправы?!» Подбегает высокий седой полковник. «А-а-а, мать-перемать, порядка не можешь навести!» Подходит, раз - погон, второй погон сорвал и погонами по лицу. Тот: «Товарищ генерал, я же старший офицер...» «А мне хрен с тобой, что ты старший офицер». Ну, он не имел права отнимать погоны, ведь он их не вешал.

- Вы - участник форсирования Днепра?

- Да, в районе Запорожья. Нашему полку присвоили звание Запорожский.

- Наши потери большими были при форсировании Днепра?

- Смотря где. Вот мы, например, ни одного танка не потеряли. Противник настолько деморализован был, что мы прошли без потерь. А вот на Изюм-Барвенковском направлении, там меня ранило, там много тогда погибло. Сталинград, вы понимаете, о нем трудно сказать. Кругом - сплошной котел. Вот так, свободно, разговаривать нельзя: гром, крик, пыль, земля на зубах, кругом выстрелы, кругом мертвые, ничего нет, кто как... Взяли завод мы, «Красный Октябрь». Пошли с ребятами по заводу, смотрим: подвальное помещение, заходим, а там немецкий госпиталь. Там уже половина мертвые, половина - полуживые, трупный запах, дверь открыта, они там и голодные, и холодные. Вообще, мы очень много потерь понесли напрасных из-за необдуманной команды. Взять высоту такую-то и все! А почему ее нужно было брать сию минуту? Потом - русская водка виновата. Немцы это знали. Они подбрасывали спирт древесный. Наши напивались так, что потом слепли, погибали, много таких случаев было. Спирт отравленный был.

- Расскажите, что Вы чувствовали в танковом бою?

- Там самое сильное нравственное и физическое напряжение ты испытываешь. И там уже человек за себя. Если не ты, то тебя. Часто танкисты с ума сходили от такого напряжения. Не давали отдохнуть: сегодня в бой, завтра в бой, послезавтра, и так пока тебя не расстреляют. И вот видишь в бою: танк обратно едет, башня вертится. А он с ума сошел от такого напряжения. Он сам не виноват, не струсил, а дошел «до ручки», и все.

Был у нас шофер один, мордвин, и повар был из Новосибирска, которые любили после боя пойти, пошариться с плоскогубцами, вытаскивали зубы убитых немцев. Что это за дело? Потом в эту кухню бомба попала, и разнесло этого повара с этим шофером, брюки нашли только, ничего не осталось.

- Вы испытывали ненависть к немцам?

- Это чувство было у всех. Кто их звал? Мы видели наглость эту немецкую. Они насиловали женщин и девчонок малолетних, отбирали все. Они по природе своей очень нахальные и грубее русских. У меня, когда я из экипажа

был выведен, к нам попал немец, Вальтер Штамм, из Франкфурта-на-Майне. Он бы из семьи, где семь сыновей было. Шесть погибло во Франции, а он один под Сталинградом попал в плен. Работал на дизеле. 12-тонный дизель, грузовик такой, «Мерседес». Он всю войну с нами проходил без всякого ремонта. На сиденье вдвоем спать можно было. И вот взяли его в плен, и грузовик этот на ходу был. Получили разрешение оставить его в полку, никто же не знал эту машину. Дали ему нашу одежду, пилотку без звездочки, и ко мне его. Я немножко немецкий знал. И, помню, в Купянске стоим с ним, и эскадрилья немецких самолетов идет в тыл. Он так смотрел... Я говорю: «Ну что, Вальтер, если бы они смогли тебя прихватить, ты бы полетел?». «Полетел бы». «А почему?». «Полетел бы, у русских все равно победы не будет, руссиш примитивен, техника примитивная». Он до конца войны с нами побыл, а потом с ним поработали, и он начал ходить за «языками» в разведку. Привел несколько генералов немецких. Кончилась война, и его освободили.

- И до какого города Вы дошли с полком?

- Победу мы встретили в городе Сливень, в Болгарии. Встречали нас болгары хорошо, угощали нас, денег не брали, забрасывали нас виноградом, бутылками с вином. Люди высоконравственной культуры. У них не было проституции по сравнению с Румынами. Югославы тоже очень хорошие.